Когда говорят о Центральной Азии как о месте «Большой игры» мировых держав или транзитном участке, связавшего Китай с Западом «Шелкового пути», страны региона рассматривают лишь как пешки на шахматной доске.

Такая точка зрения опровергается прошлым и настоящим региона. Но концепции «Большой игры» и «Шелкового пути» несут и вполне реальные риски, выражает уверенность профессор Назарбаев Университета Александр Моррисон в своей статье на eurasianet.org .

Всего лишь клише?

История Центральной Азии у многих ассоциируется с двумя вещами – что регион был сценой столкновения великих держав в XIX веке, известного как «Большая игра», а до этого в течение двух тысячелетий являлся центральной частью крупного торгового маршрута, соединявшего Китай с Европой и известного как «Шелковый путь».

Но современное понимание «Большой игры» и «Шелкового пути» является неверным. Эти термины стали клише, которые иногда используются самым абсурдным образом. Например, в начале нынешнего года в Астане – напротив университета, в котором я преподаю – открылся Mega Silk Way, самый крупный торговый центр в Центральной Азии. В центре расположилось множество ресторанов и дизайнерских бутиков. Также там имеются аквариумы с обитателями тропических морей и даже дельфинарий. Но расположен он примерно в тысяче миль к северу от предположительного маршрута «Шелкового пути». В общем, этот

некогда исторический термин превратился в повсеместный бренд

Хотя порой клише бывают полезны, помогая быстро понять какое-либо явление или упрощая сложное понятие, чтобы его мог ухватить непосвященный, клише относительно «Большой игры» и «Шелкового пути» являются намного менее невинными.

Эти два термина сегодня появляются в бесчисленном количестве книг и статей о регионе и часто используются для объяснения современных событий. Конкуренцию между Россией, Китаем и США за контроль в Центральной Азии называют «Новой Большой игрой», по аналогии с противостоянием между Британией и Россией в регионе в XIX веке. Китайскую инициативу «Один пояс — один путь» также позиционируют в качестве преемника древнего «Шелкового пути». Но все это анахронизмы, которые лишь запутывают, а не объясняют происходящее в современной политике.

Была ли «Большая игра»?

Примечательно, что «Большая игра» и «Шелковый путь» являются фразами европейского происхождения, возникшими в XIX веке. У этих фраз нет глубоких корней в языках или культуре народов Центральной Азии.

«Большая игра» была впервые упомянута в 1840 году в личном письме Артура Конолли, капитана Бенгальской армии британской Ост-Индской компании, в контексте приобщения Центральной Азии к европейской цивилизации и христианству. Конолли в 1842 году был казнен бухарским эмиром Насруллой, но фраза пережила его и впервые публично появилась в изданной в 1851 году книге сэра Джона Кея «История войны в Афганистане», а затем была популяризирована изданным в 1901 году произведением Киплинга «Ким». Она стала ассоциироваться с приключениями и отчаянной храбростью на службе империи (Российской или Британской) в Центральной Азии, а также с противостоянием между этими двумя державами в регионе.

всякое употребление термина «Большая игра» при описании межгосударственных отношений в Центральной Азии является неверным – оно было неверным в XIX веке, остается неверным и сейчас

Эта фраза подразумевает наличие понятных всем сторонам правил, а также четких стратегических и экономических целей, смеси авантюризма и холодного расчета в достижении этих целей. Также подразумевается, что в игре могли, или могут сейчас, участвовать лишь великие державы, а Центральная Азия является лишь громадной шахматной доской.

Центральноазиатским правителям, государствам и народам также отводится роль массовки, колоритного фона для действий великих держав

Но это никогда не соответствовало действительности даже на пике европейского колониализма в XIX веке. Когда войска Российской империи продвигались все глубже в Центральную Азию, британцы, возможно, думали, что российской стороной движет желание посягнуть на британские владения в Индии. Между тем русских гораздо больше волновали их отношения с центральноазиатскими государствами и народами.

Ни одна из сторон не могла свободно действовать в регионе: обе они сталкивались со значительными логистическими проблемами (например, передвижение армий производилось за счет верблюдов, предоставлявшихся местным кочевым населением) и как минимум сначала обладали лишь очень ограниченными познаниями об обществе, культуре и политике в регионе.

В 1841 и 1879 годах англичане потерпели два катастрофических поражения в Афганистане и ни в одном из этих случаев они не могли объясняться российским вмешательством. Эти поражения нанесли им сами афганцы. Эмир Абдур-Рахман (1881-1901), беспощадный создатель современного афганского государства, использовал британские субсидии и поставки оружия для подавления внутреннего сопротивления, но взамен британцы получили очень мало.

Как показал в своих исследованиях Александр Кули, аналогичная динамика имеет место и сегодня: пять независимых постсоветских государств не могут тягаться с Россией, Китаем или США с точки зрения экономической или военной мощи, но тем не менее они заставляют большие державы играть по «местным правилам» – правилам, которые определяются местной спецификой, включая внутреннюю политику стран региона и характер среднеазиатского общества.

Дешевая экзотика

«Шелковый путь», на первый взгляд, может показаться менее сложным случаем. Под ним подразумеваются сложные многовековые коммерческие и культурные взаимоотношения между Центральной Азией и остальным миром. Тем не менее, этот термин также имеет европейское происхождение, с его помощью стараются ретроспективно навязать упрощенное видение более сложного прошлого. Термин «Seidenstraße» («Шелковый путь») впервые был использован немецким исследователем и географом Фердинандом фон Рихтгофеном в 1877 году. Но, как утверждает Дэниел Вог, Рихтгофен пользовался этим термином «весьма ограничено», применяя его «время от времени лишь в отношении к периоду империи Хань, и только говоря об отношениях между политической экспансией и торговлей, с одной стороны, и географическими познаниями – с другой».

Рихтгофена в первую очередь интересовали отношения между Европой и Китаем, а не то, как торговля и обмен информацией потенциально могли повлиять на Центральную Азию. Он считал, что большинство подобных контактов прекратилось к VIII веку нашей эры.

Этот термин приобрел популярность только в 1930-х годах в основном благодаря произведениям ученика Рихтгофена, шведского исследователя Свена Хедина, который использовал его, чтобы придать романтическую и научную ауру своим успешных упражнениям в саморекламе. Этот налет дешевой экзотики остается в употреблении данного термина по сей день.

Как сказал Ходадад Резахани,

«Шелковый путь – это не только термин из XIX века, но в действительности современное историографическое изобретение,

которое позволяет объединять разные исторические события и рисовать связи там, где их никогда не было».

В реальности «Шелковый путь» был лишь рядом более коротких торговых маршрутов, которые связывали китайскую столицу (Сиань/Чанъань) с различными центрами торговли в Центральной Азии, включая Ташкент, Отрар и Самарканд. Эти центры в свою очередь были связаны с другими пунктами в Индии, Иране и на Ближнем Востоке, а через них с Европой. Никто из торговцев и почти никакие из товаров не совершали полного путешествия из Китая в Европу, да и одного «пути» никогда не было.

Фокусируясь на двух концах пути – Китае и Западе – говорящие имеют тенденцию маргинализировать территории, которые находятся посередине, особенно Центральную Азию, хотя на самом деле Западом для большинства китайских источников была именно Центральная Азия, а не современный европейский Запад.

Чем опасно увлечение «Шелковым путем»

Также, как отмечает Резахани, никто не может точно сказать, где якобы проходил маршрут из Средней Азии к Средиземному морю. Кроме того, принижается тот факт, что шелк почти наверняка не был основным предметом торговли (он производился в Западной Азии как минимум с III века нашей эры), а также то, что Европа тогда и близко не играла в экономике древнего мира столь заметной роли, как сейчас. К тому же культурный обмен вдоль предполагаемого «Шелкового пути» носил религиозный характер и шел он не по маршруту «Европа-Китай»: буддизм попал в Китай из Индии (т. е. шел с юга на север, а не с запада на восток), а несторианское христианство, последователей которого выгнали из римской Сирии как еретиков, распространилось из Сасанидской империи в Иране в Индию и Центральную Азию.

Эти исторические причины являются разумным научным основанием для того, чтобы отказаться от термина «Шелковый путь» как исторической концепции. А современное злоупотребление этим термином дает еще больше оснований. В вышедшем на экраны в 2015 году блокбастере «Меч дракона» Джеки Чан и со своими китайскими солдатами сражается плечом к плечу с уйгурами и индийцами, чтобы защитить Шелковый путь от армии хищных римлян. С исторической точки зрения фильм является полным вздором, но несет очень четкий политический месседж.

когда безжалостное применение политической и экономической власти облекается в привлекательные исторические одежды. Превосходным примером этого является масштабный китайский проект «Один пояс — один путь», о запуске которого Си Цзиньпин впервые сообщил с трибуны в Назарбаев Университете в Астане.

Китайский премьер прямо связал свою инициативу с наследием древнего «Шелкового пути» и представил ее в качестве проекта, основанного на «равенстве и взаимной выгоде, взаимной терпимости и заимствовании знаний друг у друга». Но целью инициативы «Один пояс — один путь» является не обмен товарами, услугами и идеями на равных условиях. Речь идет о создании новых рынков и маршрутов для китайских товаров в Азии, отчасти из-за падения спроса на них в Европе и США. Иными словами, проект этот носит совсем не альтруистический характер.

В этом отношении проект ничем не отличается от многих западных инвестиций в развивающиеся страны. Даже если китайские инвестиции принесут реальные выгоды, позиционирование инициативы «Один пояс — один путь» в качестве «Шелкового пути» никак не помогает нашему пониманию этого термина.

«Большие игры» против «местных правил»

Понятие «катехизис клише» было введено великим Брайаном О’Ноланом в его колонке в Irish Times в 1940-х годах. Для него, как и для Джорджа Оруэлла, клише были «окаменевшими» или «умерщвленными» фразами, которые люди воспринимают, не подвергая их сомнению. «Большая игра» и «Шелковый путь» – не единственные клише, регулярно применяемые в отношении Центральной Азии, но они, несомненно, являются самые стойкими и самыми пагубными.

В то время как термин «Великая игра» сейчас, пожалуй, действительно является не более чем клише – мертвой фразой, используемой писателями, когда им в голову не приходит ничего более подходящего – «Шелковый путь» остается могучим мифом, широко используемым в современных целях, мифом, популярность которого растет как в Центральной Азии, так и в Китае.

Эти два термина объединяет пренебрежение к Центральной Азии и отношение к ней лишь как к сцене грандиозных геополитических проектов

Более того, эти термины и стоящие за ними современные понятия склонны игнорировать способности и интересы жителей региона, концентрируясь лишь на великих державах.

«Большие игры» должны адаптироваться к «местным правилам», которые часто имеют глубокие корни в центральноазиатском обществе и культуре, а «Шелковые пути», которые не смогут приспособиться к местным реалиям скорее всего станут путями в никуда.

Генерал-лейтенант Михаил Африканович Терентьев

Освоение Средней Азии Россией во второй половине XIX века было процессом трудным, и довольно продолжительным. Он сопровождался обострением международной обстановки, увеличением напряженности в отношениях с Великобританией, которая в любой попытке Петербурга продвинуться на юг усматривала для себя угрозу своим колониальным владениям, в первую очередь Индии. Проблемы азиатской политики были также на прицеле российской общественности и прессы, хотя в десятилетие после окончания Крымской войны в империи хватало вызывающих резонанс вопросов и дискуссионных перемен. Укрощая дикие архаичные ханства, чье процветание давно стало предметом , а существование поддерживалось во многом благодаря разбою и работорговле, России приходилось постоянно ощущать незримое британское присутствие в Азии.

Продвижение Российской империи в Азию было одним из компонентов холодной войны того времени, в которой ей противостояла наиболее могущественная держава Запада – Великобритания. Для столь непростого соперничества, где главную роль играли не ружья, пушки и броненосцы, а политики, дипломаты и журналисты, нужна была соответствующая идеологическая и научная платформа. Требовалось не только четко осознать, обозначить, объяснить и аргументировать русские интересы в Средней Азии, но и обрисовать враждебность Великобритании к России в этом и в других вопросах. Важным моментом также следовало считать подробное и тщательное документирование всех этапов освоения Средней Азии, историю этого процесса. Одним их таких людей, взваливших на свои плечи бремя не только военного, но и научного служения Отечеству, был выдающийся востоковед, ученый-лингвист, публицист и изобретатель, генерал-лейтенант Михаил Африканович Терентьев.

Карьера воина, ученого, лингвиста

Будущий востоковед и генерал родился 8 января 1837 г. в семье помещика из Воронежской губернии Африкана Яковлевича Терентьева. Отец был незаурядной личностью. Закончил Морской кадетский корпус в 1830 г., где и продолжил службу следующие пять лет. Получил довольно широкую известность многочисленными публикациями о развитии и ведении сельского хозяйства и истории и этнографии Воронежского края. Сын, Михаил Африканович, пошел по стопам отца, избрав военную карьеру, и поступил в Воронежский кадетский корпус. В 1853 г. перевелся уже в Константиновский кадетский корпус.

В финале царствования Николая I Россия вела неудачную для себя Крымскую войну. Как многие подобные ему юноши, Терентьев желает поскорей попасть на театр боевых действий. 18 ноября 1855 г. он был выпущен корнетом в 11-й Чугуевский уланский полк и в начале 1856 г. оказался, наконец, в Крыму. Героическая оборона Севастополя к этому времени уже закончилась, и армия союзников, утомленная огромными потерями, не решалась наступать вглубь полуострова. Обе стороны тревожили друг друга разведывательными рейдами и диверсиями, боевой порыв Наполеона III был исчерпан, и он все более склонялся к мирному соглашению с Россией. В марте 1856 г. состоялось подписание Парижского трактата, так что вскоре Чугуевский полк вернулся к местам постоянной дислокации. Гарнизонная служба проходила размеренно – в октябре 1860 г. Терентьев был произведен в поручики.

Будучи от природы одаренным человеком, Михаил Африканович имел тягу к знаниям и поэтому решил поступить в Николаевскую Академию Генерального Штаба, что успешно и осуществил в 1862 г. В 1864 году он закончил отдел восточных языков при Азиатском департаменте Министерства иностранных дел по арабскому и турецкому разряду. Находясь в Петербурге, проявлял интерес к научно-техническому творчеству. Среди его изобретений игольчатое ружье с полуметаллическим патроном и отражательная буссоль с вращающимися диоптрами. Впрочем, эти плоды изобретательства так и остались экспериментами и дальнейшего утверждения не получили.

Свое служение России Михаил Терентьев осуществит на совершенно ином поприще. Прослужив два года после выпуска при штабе Харьковского военного округа, Терентьев в июне 1867 г. был переведен в Западносибирский военный округ с предписанием «для занятий по части Генерального штаба». Вскоре получил назначение: помощника Аулиэатинского уездного начальника. Еще недавно крепость Аулие-Ата входила в состав Кокандского ханства, однако в 1864 г. была захвачена небольшим отрядом под командованием полковника М. И. Черняева. Знание языков, отличные лингвистические способности помогали Терентьеву изучать нравы и обычаи местного населения, что делало недавнего выпускника Академии весьма ценным офицером. Михаил Африканович был замечен генерал-губернатором Туркестана и поступил в его распоряжение.

Забот у Кауфмана хватало: в 1867 г. продолжалась начатая годом ранее война с Бухарой. Попытки договориться с эмиром по-хорошему ожидаемо не привели к успеху, и тогда наступило время силовых решений. Вместе с генерал-губернатором Кауфманом и находящимся под его командованием отрядом войск Михаил Терентьев предпринял участие в походе на Самарканд. Против 4 тыс. русских правитель Бухары сосредоточил по разным оценкам от 40 до 50 тыс. воинов, расположившись на Чупанатинских высотах у реки Зарафшан. Кауфман через парламентеров обратился к своему противнику, требуя отвести войска от переправы и предупреждая о том, что в противном случае его позиции будут взяты штурмом.

Ответа не последовало, и был отдан приказ об атаке – русская пехота почти по грудь в воде форсировала Зарафшан под огнем противника. Сапоги солдат оказались наполнены водой и, чтобы не тратить время на то, чтобы разуться и вылить воду, они становились на руки, а товарищи при этом трясли их за ноги. Бухарцы же восприняли подобное действо, как некий секретный русский ритуал, и в последующих столкновениях попытались его повторить. Естественно, никакого успеха противнику это не принесло. Перейдя на другой берег, русские взяли в штыки позиции бухарцев на Чупанатинских высотах. Не выдержав натиска, неприятель бежал, бросая для удобства ускользания . В качестве трофеев отряду Кауфмана досталось 21 орудие и много ружей. Собственные потери русских достигали не более 40 человек.

Стрелки Туркестанских линейных батальонов, фото 1872 г.

На следующий день 2 мая 1868 г. Самарканд открыл ворота. Оставив в городе небольшой гарнизон, Кауфман продолжил кампанию. После нейтрализации восстания в Самарканде и окончательного поражения на Зербулакских высотах эмир Музаффар вынужден был просить у России мира. Бухара признавала над собой верховенство Петербурга, лишалась части территории и выплачивала денежную контрибуцию. Впрочем, эмир Музаффар тоже имел определенные выгоды от заключенного соглашения. Теперь русское командование в случае чего было готово оказать ему военную помощь, за которой недавний противник и обратился к своим победителям уже в том же 1868 году.

В Каршинском бекстве русские войска по просьбе Музаффара разбили восставших против эмира мятежников, стремившихся возвести на престол его старшего сына, обещавшего продолжить войну с неверными. За активное участие в Бухарской кампании Михаил Терентьев был награжден орденом Святого Станислава с мечами 3-й степени. Не обошли его и иностранные награды: персидский шах удостоил Терентьева орденом Льва и Солнца 3-й степени. Персия, как и Россия, была заинтересована в стабильности в среднеазиатском регионе и также страдала от набегов многочисленных кочевых орд, в первую очередь хивинцев. Поэтому усмирение буйных ханств Российской империей воспринималось в Тегеране с пониманием.

18 августа 1869 г. Михаил Африканович Терентьев был произведен в ротмистры и направлен на службу чиновником по особым поручениям при начальнике Зеравшанского округа. Зеравшанский округ был образован из территорий, отошедших от Бухары согласно подписанному с ней мирному договору. Наиболее крупным городом в округе являлся Самарканд. Это было не провинциальное захолустье – фактически передовой рубеж России в Средней Азии, где ее интересы и политика уже вплотную сталкивались с амбициями, страхами и желаниями иной могущественной империи, у которой было свое видение практически на все проблемы во всех уголках земного шара.

Большая игра в Азии

В то время как в Петербурге и Тегеране с удовлетворением и спокойствием воспринимали деятельность Туркестанского генерал-губернатора Константина Петровича фон Кауфмана, иные силы смотрели на происходящее с нарастающей тревогой. Лондон считал себя практически монополистом в мировой гегемонии и законодателем модных направлений в политике. В Европе практически не осталось достойных конкурентов – Францию лихорадили периодические революции и перевороты, Австрия и Пруссия были слишком сосредоточенны на внутренних проблемах. И лишь далекая Россия маячила своей неясной громадностью на Востоке. После Венского конгресса былое союзничество, завязавшееся в войнах против Наполеона, начало стремительно таять, и Россия с Англией постепенно вернулись в русло традиционных отношений – конкуренции и соперничества.

Англичане толпились при дворе турецкого султана, путались под ногами в многострадальных балканских делах. Их коммерческие и не совсем коммерческие агенты сновали в Персии, проникая постепенно в глубины Центральной Азии. В Лондоне хорошо помнили инициативу Павла Петровича отправить отряд казаков под командованием Матвея Платова на завоевание Индии, за что и не только за это, плохо воспринимаемое на берегах Темзы, император и скончался от «апоплексического» удара.

Сипайское восстание в 1857–1859 гг., которое удалось подавить лишь с большим напряжением сил, показало англичанам, что их подспудные страхи о возможной утрате контроля над жемчужиной Британской короны не лишены основания. Более того, столь могучее выступление широких масс туземного населения выявило глубокую уязвимость и несовершенство всей британской политики в Индии. Восстание удалось залить кровью и засыпать свинцом, однако наиболее умные и проницательные головы полностью отдавали себе отчет, что хватит лишь компактного факела, чтобы полуостров Индостан заполыхал вновь. И, по мнению этих стратегически мыслящих джентльменов, огонь этого факела может зажечь в Индии русский солдат. Требовались меры, чтобы избежать столь ужасного развития ситуации. Для этого планировалось расширить зону британских владений и влияния на север от Индии, чтобы избавить наиболее ценную британскую колонию от русского дамоклова меча.

К северу от Индии лежал Афганистан, дикая горная страна, не терпящая пришельцев – даже если они пьют дорогой чай и цитируют наизусть Шекспира и зачитываются Диккенсом. Первая попытка попробовать на зуб афганские реалии относилась к 1838 г., задолго до Крымской войны и восстания сипаев. Главной причиной было то, что тогдашний местный эмир Дост-Мухаммед борющийся против племен, поддерживаемых англичанами, посмел попросить помощи не у кого-нибудь, а у русских. Через своих посланцев настойчивый эмир вышел на генерал-губернатора Оренбурга В. А. Перовского, а через него и на вышестоящие инстанции. Итогом переговоров стало отправление в Афганистан русской миссии во главе с поручиком Яном Виткевичем. Этот возмутительный факт переполнил глубину британского терпения, и англичане начали войну против Афганистана.

Потом у британцев были успехи, оказавшиеся поверхностными и временными, восстание в Кабуле, резонансное уничтожение отступающей из афганской столицы колонны генерала Эльфинстона и полный уход английских войск из страны в 1842 году. Первая попытка борьбы с призраком русского медведя, корчившего страшные рожи из-за заснеженных гималайских пиков, закончилась, как и любая другая попытка одолеть фантомную угрозу, – провалом. Сопутствующий ущерб составлял почти 20 тыс. убитых и пропавших без вести английских солдат, 24 миллиона фунтов стерлингов и появление опасного понимания, что белые тоже проигрывают. Следующие вехи экспансии Великобритании на север относятся уже ко второй половине XIX века, когда после подавления восстания сипаев у Лондона оказались развязаны руки.

В апреле 1863 г. была предпринята Амбелахская операция, когда пятитысячный британский отряд вторгся на афганскую территорию в ответ на многочисленные набеги. В конце концов, после ряда боестолкновений англичанам пришлось к концу года отступить в Пешавар. В 1869 г. после нескольких лет традиционных междоусобиц власть в Афганистане сконцентрировалась в руках эмира Шир-Али-хана, который начал централизовать государственное управление. Лорд Майо, тогдашний губернатор Британской Индии решил сделать Афганистан относительно лояльным дипломатическим путем – предоставить эмиру не отличающиеся особой четкостью гарантии, одарить располагающими к себе статусными подарками, а в обмен подчинить политику Афганистана воле Британской империи. В марте 1869 г. Шир-Али-хан и лорд Майо встретились на территории Индии для согласования возможной договоренности.

Шир-Али-хан в 1869 г.

Вначале афганский правитель набивал себе цену, перечисляя все реальные и мнимые обиды и претензии к английской стороне, но в конце концов принял в качестве подарка большую партию оружия и охотно дал согласие на ежегодную английскую финансовую субсидию. Шир-Али-хан в ответ потребовал гарантий со стороны лорда Майо, что Британия признает в качестве единственного наследника младшего сына Шира-Али Абдуллу-хана. Против этого губернатор категорически возражал, поскольку вся система политики Великобритании в колониях базировалась на противопоставлении правителей и их наследников, чтобы с легкостью проводить в подходящий момент нужные рокировки. Тем не менее лорд Майо дал согласие на невмешательство во внутреннюю политику Афганистана в обмен на согласование всей его внешней политики с британскими представителями.

Афганские дела стали предметом напряженного и длительного торга между дипломатическими ведомствами России и Англии. В том же 1869 г. в Гейдельберге состоялась встреча князя Горчакова и министра иностранных дел графа Кларендона. Английская сторона, выражая свою крайнюю озабоченность продвижением войск в Центральной Азии (одобрение Лондона после победы при Ватерлоо явно вызывало только продвижение английских войск), занятием Самарканда и вовлечением Бухарского эмирата в поле русского влияния. Масло в огонь подлил факт основания форта Красноводск на восточном побережье Каспийского моря, в котором англичане усматривали чуть ли не плацдарм для завоевания всей Центральной Азии.

Кларендон предложил Горчакову создать в Средней Азии нейтральную полосу между русскими и английскими владениями. Русский канцлер не возражал принципиально против рассмотрения подобной проблемы, однако обсуждение споткнулось о разные взгляды на границы Афганистана. Конкретнее, об области Вахан и Бадахшан, которые Петербург не считал подвластными афганскому эмиру. Споры об афганских границах затянулись почти на три года, однако к 1873 г. Россия готовилась провести военную операцию против Хивы, и для нее было бы кстати относительное спокойствие британской дипломатии и лондонской прессы, падкой на создание иллюзорных, зато облаченных в бурые медвежьи шкуры угроз. В январе 1873 г. Горчаков дал добро на признание областей Вахан и Бадахшан территорией афганского эмира.

В 1874 г. либеральный кабинет Гладстона сменила консервативная команда более решительно мыслящего Дизраэли. Новый премьер-министр был несколько огорчен тем, насколько мало, по его мнению, на глобусе мест, выкрашенных в цвета Великобритании, и поэтому считал нужным проводить колониальную экспансию везде, где только можно. Дизраэли твердо решил сократить количество независимых и полунезависимых государств по периметру британских владений – Афганистан тоже должен был стать очередным владением Британской империи. При этом Дизраэли не был лишен трезвого взгляда на международные отношения и не желал усиливать конфронтацию с Россией.

Чтобы нащупать платформу для возможного очередного геополитического соглашения с Петербургом, в мае 1875 г. министр иностранных дел в правительстве Дизраэли лорд Дерби сообщил Горчакову, что в связи с новыми веяниями в лондонских высоких кабинетах Англия отказывается от стратегии нейтральной полосы в Азии, а в отношении Афганистана будет теперь пользоваться полной свободой действий. Александр II, по-своему интерпретируя «свободу действий», дал санкцию на присоединение к России Кокандского ханства в 1876 г. В Лондоне поняли, что несколько поторопились, – русские спокойно присоединили территорию государства, которое формально должно быть нейтральным, находясь на линии разграничения. А вот труднодоступный Афганистан еще надо было, памятуя горький опыт войны 1838–1842 гг., завоевать.

Афганский правитель эмир Шир-Али-хан до поры до времени более-менее честно (с восточной точки зрения) отрабатывал английские вложения. Он вел враждебную России политику, где мог, вредил по мелочам, посылая своих агентов и потворствуя набегам в Среднюю Азию. Хоть, по английским меркам, эмир и был «нашим сукиным сыном», тем не менее держали его на коротком поводке. Англичане не упускали из своего внимания влиятельную афганскую знать, чтобы в случае чего обратить ее амбиции и властолюбие против Шир-Али-хана.

Эмир же в свою очередь, получая от белых сагибов деньги и оружие, вовсе не желал полного подчинения. Уже в 1873 г., добившись от русской стороны признания Вахана и Бадахшана территориями, подконтрольными афганскому эмиру, англичане со своей стороны потребовали от своего младшего «партнера» размещения британских эмиссаров в Кабуле. Памятуя о том, что там, где находится английское посольство или миссия, тут же начинаются интриги, шпионаж и интенсивная мышиная возня, эмир категорически отказал. В 1876 г. новый вице-король Индии лорд Эдуард Литтон потребовал допуска британских эмиссаров уже в гораздо более жесткой форме. Являясь членом команды Дизраэли, он всемерно воплощал новый политический курс, направленный на резкое сокращение количества компромиссных соглашений с туземными правителями. Шир-Али-хан ответил предсказуемым отказом.

Англо-афганская дружба стремительно остывала, и от нее стало все более явственно попахивать пороховой гарью. Переговоры в Пешаваре ни к чему не привели. Эмир и подозревать не мог, что все эти обращения вице-королей с заведомо не выполнимыми просьбами, затянувшийся бесплодный переговорный процесс – не более чем бутафория. Решение о войне с Афганистаном задолго до этих событий было принято в кабинетах на берегах далекой Темзы. В 1877 г. англичане ввели эмбарго на поставку в Афганистан оружия, к его границам начали стягиваться войска. Осознав теперь в полной мере, какой приятный сюрприз готовят ему британские «друзья», и проявив завидную в трудном положении маневренность, Шир-Али-хан начал слать полные всяческих любезностей доброжелательные послания губернатору Туркестана фон Кауфману, утверждая, что он, хан, всегда был за дружбу и добрососедские отношения с Россией – просто английский шайтан попутал.

Кауфман отвечал эмиру не менее любезно, полностью разделяя и одобряя внезапно охватившие афганского правителя чувства. В Кабул была послана дипломатическая миссия под командованием генерал-майора Н. Г. Столетова, которая и подписала с Шир-Али-ханом в августе 1878 г. дружественную конвенцию, в которой признавала его независимость. Необходимо отметить, что это событие произошло в разгар англо-русского кризиса на заключительном этапе войны с Турцией, когда русская армия уже находилась недалеко от Стамбула. В Средней Азии была сосредоточена армейская группировка численностью более 20 тыс. человек для возможной военной экспедиции в Индию. Дружественный нейтралитет афганского эмира в сложившейся обстановке был как никогда кстати, кроме того можно было рассчитывать на помощь со стороны горных племен, имеющих с англичанами старые счеты.

Однако в Петербурге приняли иное решение. Стамбул взят не был, на берегах Босфора не возведены береговые батареи, а туркестанские батальоны так и не сдвинулись с места. Большая Игра так и осталось бескомпромиссной, жесткой, зачастую подлой и вероломной – но игрой. И в запечатлении, описании и прямом участии в раундах русско-английского противостояния в Азии большая заслуга принадлежит Михаилу Африкановичу Терентьеву, военному и ученому.

Ученый-востоковед в погонах

В 1867 г. в Санкт-Петербурге за авторством Михаила Африкановича Терентьева издается «Толмач – спутник русских воинов для неизбежных расспросов и переговоров на языках: русском, турецком, сербском и греческом», ставший разговорником русской армии. В 1872 г. издается составленная им «Русская азбука для школ Средней Азии». Администрация Туркестана уделяла достаточное внимание повышению культурного уровня местного населения, не нарушая при этом традиционных обычаев. Кроме этого, Терентьев регулярно выпускает различные работы по ориенталистике, имеющие не только научную, но и военную ценность. Среднюю Азию населяют множество племен и народов, зачастую с разными традициями и мировоззрениями, поэтому для проходящих тут службу было необходимо иметь представление о местных условиях.

План части крепостной стены Хивы

Научной деятельностью Михаил Терентьев занимался в свободное от службы время. В 1870 г. он назначен помощником начальника Ходжентского уезда, в следующем 1871-м – на ту же должность, только уже в Чимкентском уезде. В том же 1871 году прикомандирован к штабу округа для различных работ. Под столь расплывчатой формулировкой на самом деле скрывалась кропотливая деятельность по подготовке и планированию военной операции против Хивы. Как признанный специалист по Туркестану, под руководством генерал-губернатора Туркестана Константина Петровича Кауфмана вместе с группой офицеров Терентьев принимал участие в разработке плана военной кампании. Важными вопросами являлись при этом проблемы взаимоотношений хивинского хана с различными племенными образованиями, внутренняя социальная обстановка этого государства и степень поддержки правителя в случае военных действий с Россией. По целому ряду причин, в первую очередь внешнеполитического характера, эта экспедиция состоялась только в 1873 г. и увенчалась полным успехом.

Уже после усмирения Хивы по поручению генерал-губернатора Кауфмана Терентьев приступил к созданию очерка о завоевании Россией Средней Азии. По ряду причин, в том числе из-за начавшейся русско-турецкой войны 1877–1878 гг. эта работа не была тогда завершена, и к ней автор вернется только после своей отставки. На базе собранного материала были изданы две фундаментальных труда: «Россия и Англия в борьбе за рынки» и «Россия и Англия в Средней Азии». В этих книгах подробно и беспристрастно описана история экономических, политических и дипломатических взаимоотношений между Российским государством и Великобританией, а также среднеазиатскими ханствами. В первой работе уделяется большое внимание экономической составляющей русской политики в Средней Азии, перспективам развития торговли и рынков сбыта. Во второй рассказывается об основных вехах и этапах продвижения России в Сибирь и Азию, приводится политическое, военное и экономическое обоснование этих процессов. За манеру изложения и беспристрастность обе книги были оценены самими «западными партнерами» – англичанами. Работы были переведены на английский язык и изданы в 70-х гг. в Калькутте.

Терентьев продолжает расширять свой научный кругозор – в 1875 г. он закончил Военно-юридическую академию в Санкт-Петербурге и получил звание майора. Накануне ожидаемой русско-турецкой войны востоковед вновь проявляет свои знания и умения на службе Отечеству. Он создает «Военный переводчик» (русско-турецко-румынско-болгарский) – в качестве армейского разговорника для Балканского театра военных действий. В больших количествах «Военный переводчик» был напечатан и разослан в войска. Терентьев принимал непосредственное участие в русско-турецкой войне. Награжден в 1877 г. орденом Святого Станислава 2-й степени с мечами и бантом и орденом Святого Владимира 4-й степени с мечами и бантом. В 1878 г. получил орден Анны 2-й степени.

В дальнейшем карьера Михаила Африкановича Терентьева шла по военно-юридической стезе. Он стал военным следователем Виленского военного округа. Постепенно осуществлялся карьерный рост: Терентьев вырос до полковника. В 1895 г. он снова переведен в Туркестан, где прошла его молодость, на должность военного судьи Туркестанского военного округа. Устроитель Туркестанского края, К. П. Кауфман уже давно ушел из жизни, но Большая Игра в Азии продолжалась. Вскоре в ее орбите окажется и Дальний Восток.

В 1902 году Терентьев вышел в отставку в звании генерал-лейтенанта. Теперь Михаил Африканович мог сосредоточиться на главной работе своей жизни – капитальном труде «Истории завоевания Средней Азии с планами и картами» в трех томах. Этот труд является фундаментальным историческим исследованием о Средней Азии. Трехтомник оказался не только сосредоточением подробнейшего описания боевых действий, различных исторических сведений, бытовых и этнографических зарисовок, порой сделанных не без здорового чувства юмора, но и включает в себя размышления автора об экономике, политике, религиозных вопросах и проблематике соприкосновения, взаимодействия и противостояния цивилизаций. По ряду вопросов и направлений работа Терентьева не имеет аналогов до сих пор. Автору удалось запечатлеть подробно ярко и красочно важнейший компонент Большой игры: продвижение России в Средней Азии и ее напряженное и бескомпромиссное, сложное и запутанное, доходящее до взведенных курков противостояние с Британской империей. Эта, ныне почти забытая Холодная война XIX века, сноровисто подхваченная заокеанскими «кузенами» у слабеющего Туманного Альбиона в веке XX продолжается без признаков утомления и в XXI столетии.

Умер Михаил Африканович Терентьев в Санкт-Петербурге 19 марта 1909 года и похоронен на Волковском кладбище. Он прожил пеструю жизнь, неотделимую от истории своего Отечества, памятником которой осталась скромная строчка на титульном листе «Истории завоевания Средней Азии»: Ген.-Лейт. М. А. Терентьевъ.

Ctrl Enter

Заметили ошЫ бку Выделите текст и нажмите Ctrl+Enter

История Центральной Азии у многих ассоциируется с двумя вещами — что регион был сценой столкновения великих держав в XIX веке, известного как «Большая игра», а до этого он в течение двух тысячелетий являлся центральной частью крупного торгового маршрута, соединявшего Китай с Европой и известного как «Шелковый путь».

Но современное понимание «Большой игры» и «Шелкового пути» является неверным. Эти термины стали клеше, которые иногда используются самым абсурдным образом. Например, в начале нынешнего года в Астане — напротив университета, в котором я преподаю — открылся Mega Silk Way, самый крупный торговый центр в Центральной Азии. В центре расположилось множество ресторанов и дизайнерских бутиков. Также там имеются аквариумы с обитателями тропических морей, и даже дельфинарий. Но расположен этот центр примерно в тысяче миль к северу от предположительного маршрута «Шелкового пути». В общем, этот некогда исторический термин превратился в повсеместный бренд.

Хотя порой клише бывают полезны, помогая быстро понять какое-либо явление или упрощая сложное понятие, чтобы его мог ухватить непосвященный, клише относительно «Большой игры» и «Шелкового пути» являются намного менее невинными.

Эти два термина сегодня появляются в бесчисленном количестве книг и статей о регионе, и часто используются для объяснения современных событий. Конкуренция между Россией, Китаем и США за контроль в Центральной Азии называют «Новой Большой игрой», по аналогии с противостоянием между Британией и Россией в регионе в XIX веке. Китайскую инициативу «Один пояс, один путь» также позиционируют в качестве преемника древнего «Шелкового пути». Но все это анахронизмы, которые лишь запутывают, а не объясняют, происходящее в современной политике.

Примечательно, что «Большая игра» и «Шелковый путь» являются фразами европейского происхождения, возникшими в XIX веке. У этих фраз нет глубоких корней в языках или культуре народов Центральной Азии. «Большая игра» была впервые упомянута в 1840 году в личном письме Артура Конолли, капитана Бенгальской армии британской Ост-Индской компании, в контексте приобщения Центральной Азии к европейской цивилизации и христианству. Конолли в 1842 году был казнен бухарским эмиром Насруллой, но фраза пережила его и впервые публично появилась в изданной в 1851 году книге сэра Джона Кея «История войны в Афганистане», а затем была популяризирована изданным в 1901 году произведением Киплинга «Ким». Она стала ассоциироваться с приключениями и отчаянной храбростью на службе империи (Российской или Британской) в Центральной Азии, а также с противостоянием между этими двумя державами в регионе.

Но всякое употребление термина «Большая игра» при описании межгосударственных отношений в Центральной Азии является неверным — оно было неверным в XIX веке, и остается неверным сейчас. Эта фраза подразумевает наличие понятных всем сторонам правил, а также четких стратегических и экономических целей, и смеси авантюризма и холодного расчета в достижении этих целей. Также подразумевается, что в игре могли — или могут сейчас — участвовать лишь великие державы, а Центральная Азия является лишь громадной шахматной доской. Центральноазиатским правителям, государствам и народам также отводится роль массовки, колоритного фона для действий великих держав.

Но это никогда не соответствовало действительности, даже на пике европейского колониализма в XIX веке. Когда войска Российской империи продвигались все глубже в Центральную Азию, британцы, возможно, думали, что российской стороной движет желание посягнуть на британские владения в Индии. Между тем русских гораздо больше волновали их отношения с центральноазиатскими государствами и народами.

Ни одна из сторон не могла свободно действовать в регионе: обе они сталкивались со значительными логистическими проблемами (например, передвижение армий производилось за счет верблюдов, предоставлявшихся местным кочевым населением) и, как минимум сначала, обладали лишь очень ограниченными познаниями об обществе, культуре и политике в регионе.

В 1841 и 1879 годах англичане потерпели два катастрофических поражения в Афганистане, и ни в одном из этих случаев они не могли объясняться российским вмешательством. Эти поражения нанесли им сами афганцы. Эмир Абдур-Рахман (1881-1901), беспощадный создатель современного афганского государства, использовал британские субсидии и поставки оружия для подавления внутреннего сопротивления, но взамен британцы получили очень мало. Как показал в своих исследованиях Александр Кули, аналогичная динамика имеет место и сегодня: пять независимых постсоветских государств не могут тягаться с Россией, Китаем или США с точки зрения экономической или военной мощи, но, тем не менее, они заставляют большие державы играть по «местным правилам» — правилам, которые определяются местной спецификой, включая внутреннюю политику стран региона и характер среднеазиатского общества.

«Шелковый путь», на первый взгляд, может показаться менее сложным случаем. Под ним подразумеваются сложные многовековые коммерческие и культурные взаимоотношения между Центральной Азией и остальным миром. Тем не менее, этот термин также имеет европейское происхождение, и с его помощью стараются ретроспективно навязать упрощенное видение более сложного прошлого. Термин «Seidenstraße» («Шелковый путь») впервые был использован немецким исследователем и географом Фердинандом фон Рихтгофеном в 1877 году. Но, как утверждает Дэниел Вог, Рихтгофен пользовался этим термином «весьма ограничено», применяя его «время от времени лишь в отношении к периоду империи Хань, и только говоря об отношениях между политической экспансией и торговлей с одной стороны, и географическими познаниями — с другой».

Рихтгофена в первую очередь интересовали отношения между Европой и Китаем, а не то, как торговля и обмен информацией потенциально могли повлиять на Центральную Азию. Он считал, что большинство подобных контактов прекратилось к VIII веку нашей эры.

Контекст

Индия создает свой собственный Шелковый путь

Северный коридор «Шелкового пути»

Будет ли Шелковый путь гладким?

«Шелковый путь»: проект ЕС и Китая продвигается

Как сказал Ходадад Резахани, «Шелковый путь — это не только термин из XIX века, но, в действительности, современное историографическое изобретение, которое позволяет объединять разные исторические события и рисовать связи там, где их никогда не было».

В реальности, «Шелковый путь» был лишь рядом более коротких торговых маршрутов, которые связывали китайскую столицу (Сиань/Чанъань) с различными центрами торговли в Центральной Азии, включая Ташкент, Отрар и Самарканд. Эти центры, в свою очередь, были связаны с другими пунктами в Индии, Иране и на Ближнем Востоке, а через них — с Европой. Никто из торговцев и почти никакие из товаров не совершали полного путешествия из Китая в Европу, да и одного «пути» никогда не было.

Фокусируясь на двух концах пути — Китае и Западе — говорящие имеют тенденцию маргинализировать территории, которые находятся посередине, особенно Центральную Азию, хотя на самом деле Западом для большинства китайских источников была именно Центральная Азия, а не современный европейский Запад.

Также, как отмечает Резахани, никто не может точно сказать, где якобы проходил маршрут из Средней Азии к Средиземному морю. Кроме того, принижается тот факт, что шелк почти наверняка не был основным предметом торговли (он производился в Западной Азии как минимум с III века нашей эры), а также то, что Европа тогда и близко не играла в экономике древнего мира столь заметной роли, как сейчас. К тому же, культурный обмен вдоль предполагаемого «Шелкового пути» носил религиозный характер, и шел он не по маршруту «Европа-Китай»: буддизм попал в Китай из Индии (т.е. шел с юга на север, а не с запада на восток), а несторианское христианство, последователей которого выгнали из римской Сирии как еретиков, распространилось из Сасанидской империи в Иране в Индию и Центральную Азию.

Эти исторические причины являются разумным научным основанием для того, чтобы отказаться от термина «Шелковый путь» как исторической концепции. А современное злоупотребление этим термином дает еще больше оснований. В вышедшем на экраны в 2015 году блокбастере «Меч дракона» Джеки Чан и со своими китайскими солдатами сражается плечом к плечу с уйгурами и индийцами, чтобы защитить Шелковый путь от армии хищных римлян. С исторической точки зрения, фильм является полным вздором, но он несет очень четкий политический месседж. Ссылка на «Шелковый путь» стала средством оправдания любых разработок и политических проектов в Центральной Азии, когда безжалостное применение политической и экономической власти облекается в привлекательные исторические одежды. Превосходным примером этого является масштабный китайский проект «Один пояс, один путь», о запуске которого Си Цзиньпин впервые сообщил с трибуны в Назарбаев Университете в Астане.

Китайский премьер прямо связал свою инициативу с наследием древнего «Шелкового пути» и представил ее в качестве проекта, основанного на «равенстве и взаимной выгоде, взаимной терпимости и заимствовании знаний друг у друга». Но целью инициативы «Один пояс, один путь» является не обмен товарами, услугами и идеями на равных условиях. Речь идет о создании новых рынков и маршрутов для китайских товаров в Азии, отчасти из-за падения спроса на них в Европе и США. Иными словами, проект этот носит совсем не альтруистский характер.

Хотя в этом отношении проект ничем не отличается от многих западных капиталистических инвестиций в развивающиеся страны, он был подвергнут критике за то, что при его осуществлении не считаются с трудовыми правами, правами человека и ущербом для экологии. Проект также может оказать разрушительное влияние на суверенитет государств региона. Самым мрачным мнением является то, что проект станет средством экспорта смертоносного загрязнения окружающей среды, создаваемого промышленным бумом в Китае. Примером является производство цемента в Таджикистане.

На собственной центральноазиатской территории Китая — в Синьцзяне — строительство инфраструктуры преследует явные политические цели, включая подрыв сопротивления уйгуров китайскому колониальному правлению и активизацию заселения региона ханьцами.

Даже если китайские инвестиции принесут реальные выгоды, позиционирование инициативы «Один пояс, один путь» в качестве «Шелкового пути» никак не помогает нашему пониманию этого термина.

Понятие «катехизис клише» было введено великим Брайаном О"Ноланом в его колонке в Irish Times в 1940-х годах. Для него, как и для Джорджа Оруэлла, клише были «окаменевшими» или «умерщвленными» фразами, которые люди воспринимают, не подвергая их сомнению. «Большая игра» и «Шелковый путь» — не единственные клише, регулярно применяемые в отношении Центральной Азии, но они, несомненно, являются самые стойкими и самыми пагубными.

В то время как термин «Великая игра» сейчас, пожалуй, действительно является не более чем клише — мертвой фразой, используемой писателями, когда им в голову не приходит ничего более подходящего — «Шелковый путь» остается могучим мифом, широко используемым в современных целях, мифом, популярность которого растет как в Центральной Азии, так и в Китае. Эти два термина объединяет пренебрежение к Центральной Азии и отношение к ней лишь как к сцене грандиозных геополитических проектов. Более того, эти термины и стоящие за ними современные понятия склонны игнорировать способности и интересы жителей региона, концентрируясь лишь на великих державах.

Это может быть ошибкой как с практической, так и с моральной точки зрения. В Казахстане в прошлом году инициатива об увеличении срока аренды иностранцами земли с 10 до 25 лет была отложена после беспрецедентных массовых протестов. Многие восприняли инициативу в качестве меры, предназначенной для китайских инвесторов, что спровоцировало волну часто уродливой синофобии. Дело не в том, оправданы ли были протесты, а в том, что даже в авторитарной Центральной Азии общественное мнение сейчас имеет значение. «Большие игры» должны адаптироваться к «местным правилам», которые часто имеют глубокие корни в центральноазиатском обществе и культуре, а «Шелковые пути», которые не смогут приспособиться к местным реалиям, скорее всего, станут путями в никуда.

Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ.

Новая роль Казахстана и Узбекистана в стратегии США

«Большая игра» – термин, введенный в конце XIX – начале XX вв., обозначающий соперничество и колониальные захваты Британской и Российской империй в Центральной и Южной Азии. В фокусе событий находился Афганистан. О термине снова вспомнили в связи с распадом СССР и появлением новых республик Центральной Азии. С тех пор ситуация интенсивно развивалась. Сегодня любители геополитики говорят о новой Большой игре или «Большой игре 2.0, 3.0…». Применительно к региону это означает все ту же борьбу за ресурсы между глобальными игроками – США, Россией и Китаем – с той лишь разницей, что подобные геополитические конструкции – просто «оптика» – столь же старая, как и технологии времен первой Большой игры.

Новейшая история американо-российских отношений в Афганистане начинается собственно с распада СССР. Уход советских войск в 1989 г. не был уходом в полном смысле этого слова. Поддержка Наджибуллы, а после падения его режима в 1993 году – симпатии к моджахедской группе и правящей на тот момент Исламской партии Афганистана с преобладанием таджикского этнического элемента. Такого рода ставки практически неизбежны в этой стране, где этническое и даже племенное происхождение является маркером политического характера. Партия, возглавляемая Раббани и Масудом, все больше теряла контроль, в то время как иные группировки (например, во главе с Хекматьяром) требовали значительно большего, чем им предназначалось в рамках переходных правительств. Споры вылились в гражданскую войну, которая и породила движение Талибан.

Если вспомнить, кто в свое время финансировал и вооружал моджахедов во времена советской оккупации, то становится понятным, почему «призрак» США виделся во всех бедах и конфликтах Афганистана. Такова была российская оптика афганской проблемы. Но Соединенным Штатам, в сущности, не было дела до Афганистана еще с 1989 года. Холодная война завершилась. Кому действительно не давала покоя эта проблема, – это Пакистан.

Во времена советского военного присутствия Исламабад стал основным транзитером финансовой, материальной и военной помощи моджахедам. Средства шли колоссальные: США – USD 1 млрд в год, Саудовская Аравия – USD 800 млн. Пакистанская межведомственная разведка стала почти прибыльной корпорацией, которая стояла у истоков распределения такой «помощи». Лишившись донора, а также получив немало проблем с бывшими «подопечными» перед Пакистаном встала задача внутриафганского урегулирования.

Своеобразным «ответом» стало движение Талибан. Но и здесь дела обстояли отнюдь не просто. Пуштунское по своему этническому составу движение должно было помочь решить и пакистанскую проблему Пуштунистана, около 50% территории которого входит в состав Исламской Республики Пакистан. И не было афганского правительства, которое бы признавало пакистано-афганскую границу справедливой. Если говорить о демографической составляющей, то титульная группа в Афганистане пуштуны – это 47% населения (16 млн человек), в то время как в Пакистане пуштуны – этническое меньшинство – 15 % (30 млн человек). Если учесть, что пуштунские племена отличаются воинственностью, высокой мобильностью, ярко выраженной родоплеменной лояльностью и почти полным игнорированием государственных границ (по разным причинам включая народо-хозяйственные), то станет понятно, почему Исламабаду так важно иметь в лице Кабула надежного партнера или даже союзника.

Помощь и поддержка Пакистаном движения Талибан оказывалась исходя из двух соображений: обеспечение пакистанских интересов относительно вопроса о границе и выход на рынок новых независимых государств Центральной Азии.

Большая игра 2.0

Подавляющее большинство геополитических проектов имеют один существенный изъян: интересы средних и малых стран (субъектов) не включаются в анализ настоящего и проектирование будущего. Но, вступая в спор с любителями геополитики, хотела бы сказать, что глобальные игроки играют, хотя и играют важную роль, но не определяют ситуацию полностью.

Так было и с движением Талибан. Талибы строили Исламский Эмират Афганистана, но внутренних ресурсов оказалось недостаточно для поддержания лояльности всех сторон. Противников у движения Талибан в регионе и в мире было больше, чем сторонников. Три государства признали их легитимность – Саудовская Аравия, ОАЭ и Пакистан. Страны Центральной Азии в 1996 г. вместе с Москвой обозначали свою позицию по непризнанию Эмирата. Хотя, следует отметить, что и здесь не было единства. Туркменистан и Узбекистан в целом не отказывались от дальнейшего эпизодического сотрудничества, в то время как для Москвы установление талибами связей с сепаратистами Чечни исключало всякую возможность для признания их режима.

Жуткая практика использования норм «исламского права» талибами настроили против них все международное сообщество. Даже показательная борьба с наркоторговлей не помогла скорректировать их имидж. Разруха, отсутствие внешних источников финансирования, санкции и затяжная засуха и неурожай в 1999-2001 гг. привели к гуманитарной катастрофе. А союз Талибана с Аль-Каидой и лично Усамой бен Ладеном привел к политической катастрофе. Теракты в Найроби и Дар-эс Саламе в 1998 году, разрушение статуй Будды и теракты 11 сентября 2001 года – вот цепь событий, которые привели к массированному военному вторжению США в Афганистан и военному присутствию в странах Центральной Азии. Напомню, что речь идет о двух военных базах в Ханабаде (Узбекистан) и Ганси (Кыргызстан). Это принципиально изменило военно-стратегическую ситуацию в регионе.

Российская политическая и военная элита восприняла все это со смешанным чувством тревоги и облегчения. Москве довольно сложно было признаться в беспомощности перед наступающим радикальным исламизмом, всерьез и надолго изменившим политическую карту региона. На рубеже столетий Центральная Азия сотрясалась под ударами Исламского движения Узбекистана, только закончилась гражданская война в Таджикистане. Сил и средств не хватало на то, чтобы остановить проникновение террористических групп из Афганистана. Россия переживала дефолт 1998 года и его последствия, контртеррористическую кампанию в Чечне 2000 года.

Китай, в определенном смысле пользуясь ситуацией, объявил о создании Шанхайской Организации Сотрудничества (ШОС) летом 2001 года. Вторжение США в Афганистан уравновесило ситуацию, но грозило долгосрочными последствиями для всего региона, (включая и российские интересы).

Большая игра 3.0

Итак, «призрак» США материализовался. Началась длительная и сложная антитеррористическая кампания в Афганистане. Если следовать формальной истории, то она проходила в несколько этапов. Первый – установление контроля над столицей и частью страны (2001-2003 гг.), затем военная миссия НАТО (2003-2014 гг.) и с 2015 г. в – операция «Решительная поддержка», целью которой было оказание помощи правительству Афганистана в установлении контроля над страной. Если говорить об истинном положении вещей, то контроль так и не был установлен, так как расширение зон ответственности на юг и восток столкнулся с серьезным сопротивлением. Обещание Администрации Обамы завершить военную кампанию в Ираке и Афганистане подвигало американцев к прекращению миссии НАТО.

За все это время российско-американские отношения переживали подъемы и спады, хотя афганский вопрос являлся примером сотрудничества между странами. В частности, Россия получила солидный контракт на поставку топлива для военной техники. Но по мере вывода войск (а переходный период был определен с 2012 по 2014 гг.), отношения становились все хуже. Украинский вопрос – майдан, аннексия Крыма и конфликт на юго-востоке страны – за короткое время низвели российско-американские отношения до состояния «второго издания Холодной войны».

В 2013 г. Си Цзиньпинь в Астане представил миру свой проект, тогда именуемый «Экономические пояса Шелкового пути», а ныне «Один Пояс – Один Путь» (ОПОП). Стало ясно, что Китай рассматривает Центральную Азию как часть своей новой стратегии. Тем временем ситуация с ростом другого радикального исламистского проекта оказала существенное влияние на Афганистан.

В июне 2014 г. марш-бросок отрядов ИГИЛ из Сирии в Ирак поразил всех экспертов. Таких последствий гражданской войны в Сирии не ожидал никто, но, когда стало известно, что эта группировка была создана на территории Ирака еще в 2006 году, стало понятно почему их захваты носили такой впечатляющий характер. Идея Халифата, реализуемая ИГИЛ, рекрутировала все больше сторонников в свои ряды. Среди них были не только граждане Ирака, Сирии, Иордании и других стран региона, но и западных государств. Со временем стало известно, что среди боевиков Исламского государства много выходцев из бывшего СССР (Россия, Южный Кавказ, Центральная Азия). Боевики ИГИЛ стали проникать в Афганистан и вербовать в свои ряды молодых людей, но помимо этого отдельные группировки также стали приносить клятву верности новому эмиру Аль-Багдади. Среди талибов началось брожение.

Для Афганистана «часом икс» стал 2015 год. Военная миссия НАТО завершилась, но переход контроля над страной осуществлялся с проблемами. Шоком стало вторжение талибов в провинцию Кундуз на границе с Таджикистаном и захват столицы провинции. Это была не просто атака, но настоящая битва за город и одну из четырех важнейших военных опор присутствия НАТО на севере. Конфликт между ИГ и Талибан породил обманчивое представление о наличии поля для маневра у всех глобальных игроков. По слухам, были попытки заключить тактический альянс с Талибан против ИГ, который дал возможность движению получить оружие, а также участвовать в переговорах о будущем афганском урегулировании. К осени 2017 г. стало ясно, что талибы воспользовались переключением внимания на ИГ для укрепления своих позиций в стране.

Именно отношения с движением Талибан стали «камнем преткновения» между США и Россией. Американские военные обвинили российскую сторону в поставке стрелкового оружия талибам, в ответ прозвучало обвинение в переброске боевиков ИГ в Афганистан. Но в этой «мутной истории» надо уяснить одно: движение Талибан признано силой, с которой будут считаться в будущих переговорах по Афганистану.

Большая игра 4.0

Год назад, когда в Белый дом въехал Д. Трамп, представители экспертного сообщества США утверждали, что у нового президента нет внешнеполитической стратегии, но сегодня мы вполне можем себе представить эту стратегию.

К лету 2017 года стало ясно, что американо-российские отношения не будут улучшаться. В Вашингтоне набирал мощь скандал по вопросу вмешательства российских спецслужб в избирательный процесс. 2 августа Трампом был подписан Закон об ужесточении санкций в отношении России, Ирана и Северной Кореи, в котором Россия впервые со времен Холодной войны прямо называлась врагом. Санкционная часть закона еще не реализована, включая секретный список персон, которые подпадут под санкции на первом этапе. Белый дом пока взял паузу по этому вопросу, но исполнение закона неизбежно.

21 августа 2017 года была представлена новая стратегия по Афганистану, которая включала пять основных позиций: 1) увеличение военного присутствия (количество точно не указывается); 2) военные принимают решения о проведении операций на месте; 3) конечная цель – принудить талибов к мирным переговорам; 4) вынудить Пакистан отказаться от укрывательства глав террористических группировок (Хаккани); 5) цель – победа, а не построение государства.

По неофициальным данным, приводимым Washington Post , за год с декабря 2016 г. по декабрь 2017 г. количество американских военнослужащих увеличилось вдвое с 8,4 тыс. до 15,2 тыс. Планируется к весне 2018 г. переброска еще 1000 военных США для создания нового подразделения под рабочим названием Бригада поддержки силовых ведомств, которые должны напрямую помогать в борьбе с талибами.

В декабре 2017 г. была опубликована новая Стратегия Национальной безопасности, которая фактически обозначила основные контуры политики США на ближайшие годы. Южная и Центральная Азия в региональном контексте идет четвертой после Ближнего Востока. Суть этого направления заключается в том, что стратегическое партнерство с Индией дополняется иными партнерствами, в том числе с Пакистаном, которое обуславливается многими факторами. Одним предложением обозначен основной контрагент – Китай, который расценивается как вызов суверенитету южноазиатских и центральноазиатских наций в свете увеличения влияния за счет новой инициативы – ОПОП. Отдельно уделяется внимание интеграции Центральной и Южной Азии, а в военной сфере подчеркивается значимость региона в смысле транзита (переброска грузов в Афганистан, как и в 2001 г.) При этом из текста ясно, что ставка делается на Казахстан и Узбекистан.

В середине декабря прошла также встреча министров иностранных дел Китая, Пакистана, Афганистана на которой обсуждался вопрос строительства Китайско-пакистанского коридора развития (КПКР), в который включают Афганистан, являющийся составной частью ОПОП. При этом американскими военными с начала 2017 г. вбрасывается информация о появлении китайских военных на территории страны. Пекин подобную информацию не опровергает, но подчеркивает, что совместное патрулирование китайско-афганской границы (участок в 78 км) имело целью совместные антитеррористические учения.

Таким образом, мы можем констатировать начало нового раунда так называемой Большой игры или – игры 4.0. Существенным отличием этой игры будет включение таких государств как Казахстан и Узбекистан в качестве ее субъектов. Исламистов и Талибан свою жизнеспособность доказали, и, соответственно, с ними также придется считаться.

Продолжение следует

Добавить комментарий

Есть ли новая «Большая игра», влияющая в существование Центральной Азии? Многие эксперты и журналисты, которые пишут о регионе и его глобальном значении утверждают, что есть. В самом деле, после окончания холодной войны и рождения пяти республик Центральной Азии, эта дискуссия доминировала большую часть анализа о регионе.
Капитан Артур Конолли, британский офицер Шестой Бенгальской легкой кавалерии, придумал концепцию «Большой игры» в 1830-х годах. Позже, английский писатель Редьярд Киплинг увековечил понятие в своем 1901 романе «Ким». В основных терминах, «Большая Игра» была просто борьбой за власть, контроль над территорией, и политическим доминированием между Российской и Британской империями в Центральной Азии в девятнадцатом веке. Это соперничество в маневрировании и интриг между двумя империями подошло к концу в 1907 году, когда обе страны были вынуждены сосредоточить свои ресурсы на более серьезных угрозах. Англичане были вынуждены готовиться и сдерживать подъем напористой Германии в Европе, а русские были заперты в ожесточенной борьбе с японцами в Маньчжурии.
Сегодня, вторжение США в Афганистан и открытие военных баз в Центральной Азии и экономическая экспансия Китая в регион убедили экспертов, что началась новая «Большая Игра». Немецкий журналист Лутц Клевемэн пишет, что новая «Большая игра» «бушует в регионе». Цитируя Билла Ричардсона, бывшего секретаря по вопросам энергетики и посла США в Организации Объединенных Наций во время правления Клинтона, Клевемэн пишет, что США вовлеклись в Центральную Азию не только, чтобы победить «Аль-Каиду», но и «диверсифицировать [свои] источники нефти и газа [и] не допустить стратегические набеги тем, кто не разделяет [их] ценности. "Никлас Сванстром, профессор в Университете Джона Хопкинса, пришел к такому же выводу, и о Китае и Центральной Азии: новая «Большая игра» или традиционные вассальные отношения?, и выдвигает догадку, что США и Китай запуталась в геоэкономическом соперничестве над природными ресурсами Центральной Азии. Он говорит: «ситуация в Центральной Азии, похоже, развивается в сторону новой версии Большой игры».
Вопреки общепринятому мнению, цель Китая в Центральной Азии не вовлечься в игру с другими региональными державами, но для того, чтобы обеспечить «поддержку со стороны стран региона в подавлении анти-Пекинских уйгурских националистов», и чтобы проложить путь для китайских фирм инвестировать в Центрально- азиатские энергетические ресурсы. Где можно купить электронные сигареты в Москве Государства Центральной Азии обеспечивают поставки нефти и природного газа, и Китай, как растущая экономическая держава и второй по объему потребитель энергии, имеет четкую заинтересованность в увеличении своего присутствия в регионе. Усилия Китая по строительству дорог и улучшению инфраструктуры и железных дорог показывают растущую вовлеченность страны в Центральную Азию. В то время как отношения Китая с республиками Центральной Азии нарастают, "его отношения с крупными державами, такими как США и Россия, могут пострадать", утверждает Кевин Шейвес, ученый, занимающийся вопросами региона.
Пока рановато для Китая идти по пути реализации такой стратегии. В настоящее время Китай сталкивается со многими внутренними проблемами. Например, он имеет проблему Тибета, Синьцзяна и других полуавтономных регионов, все они имеют сепаратистские наклонности и амбиции на независимость. Главным приоритетом Китая в Центральной Азии должно стать обеспечение безопасности, поддержание региональной стабильности, подавление уйгурских сепаратистов в Синьцзяне, а также укрепление экономических связей в регионе.
Для того чтобы удовлетворить потребности своего 1,4 млрд-ного населения, Китай должен непрерывно искать ресурсы по всему миру. Китайские корпорации и государственные компании участвуют в экономической жизни пяти республик Центральной Азии: Казахстана, Кыргызстана, Таджикистана, Туркменистана и Узбекистана, которые обладают богатыми запасами природного газа и нефти. Учитывая обеспокоенность Китая проблемой безопасности и потребности в энергии, ее взаимодействие с государствами Центральной Азии будет резко нарастать в долгосрочной перспективе. Государства Центральной Азии также приветствуют все большее развитие Китая, поскольку они пытаются сломать монополию России над транспортными маршрутами. С тех пор как была основана Шанхайская организация сотрудничества в 2001 году, Китай работает над тем, чтобы построить новый Шелковый путь для интеграции Центральной Азии и остального мира с Синьцзянем, автономной областью на северо-западе Китая. Возвращение Поднебесной в Центральную Азию, скорее всего, изменит геополитику в регионе, надеемся к лучшему.

Фахим Масуд является недавним выпускником Университета Вашингтон в Сент-Луисе, где изучал историю и политику.

Фахим Масуд,
“Khaama Press”,
27 января 2014 года
Перевод - “сайт”

Оригинал материала на английском.